– Вы сегодня невероятны, Марго! Это тиара моей матери у вас в волосах?

Черт… а я еще надеялась, что никто ее не узнает. Проблеяв что-то, я принялась озираться в поисках Яши – но этот подлец, похоже, бросил меня здесь совершенно одну!

Выручить, правда, попыталась Кики:

– Ох, ну что ты такое говоришь, мой несносный братец? – отмахнулась она. – Все знают, что матушкина тиара, увы, безвозвратно утеряна. Если бы она вот так запросто отыскалась нашей милой Марго – это было бы поистине чудом! Должно быть, просто искусная копия. Не так ли?

Как ни была Кики легка и весела сейчас – вопрос прозвучал неожиданно серьезно. Гриша и тот затаенным вниманием ждал, что я отвечу. Разумеется, он узнал тиару, не мог не узнать. Черт его разберет, почему не задал вопрос сразу…

Однако пока я неожиданно тщательно подбирала слова – за моей спиной словно из воздуха материализовался подлый интриган Яша. И громко заверил:

– Нет-нет, сударыня, что вы! Тиара самая что ни на есть настоящая, с клеймом знаменитого Карла фон Гирса.

Кики, не скрыв изумления, хмыкнула и выше подняла аккуратные бровки.

А еще я боковым зрением уловила, как оба брата быстро переглянулись. И была здесь не взаимная ненависть – что-то другое.

Яша, поздно спохватившись, решил теперь перед всеми раскланяться:

– Ох, простите, где мои манеры… Яков Лазарев, родной брат моей дорогой Маргариты, – отрекомендовался он. – Впрочем, мы уже, кажется, знакомы, сударыня, господин Драгомиров… А с вами, Георгий Николаевич, я даже имел честь уже беседовать нынче.

Сдается мне, именно Яша и постарался, чтобы барон явился на этот бал… Зачем, интересно?

Еще более почтительно Яша поклонился фон Гирсу – но ответного кивка не дождался. Наоборот, барон куда горделивее вскинул подбородок, а обе руки неспешно убрал за спину, показывая, что знаться не желает с подобными моему брату господами.

– Так как вышло, сударь, что ваша семья нынче владеет имуществом моей семьи? Тиару изготовил мой дед, и с тех пор она хранилась в нашем доме – покуда не была украдена.

Спокойствие в голосе фон Гирса была притворным – а Яша в ответ задрал брови с не менее притворным изумлением:

– Украдена? Никогда бы не подумал! Я выкупил ее в небольшом ломбарде на окраине города. Ежели угодно – покажу место. Не думаете же вы, право, что я или моя сестра причастны к краже из вашего дома? Помилуйте, это смешно…

Что он делает? Что он делает?! – стучало молоточком в моей голове. – Яша хочет, чтобы фон Гирс прибил меня, а тиару снял с трупа, раз я отказалась сама отказалась принимать ту проклятую пилюлю? Этого он добивается?

Сердце билось в унисон с молоточками, и я готова была вот-вот сорваться. Впасть в истерику и снова ляпнуть что-то совсем ни к месту. Я бы, наверное, это и сделала. Но моего затянутого в перчатку локтя как будто случайно коснулась Гришина рука.

Я встрепенулась. Скосила на него глаза.

Спокоен. Непроницаемо спокоен. Только взгляд живо перебегал с одного лица на другое, выдавая, что он собран и готов действовать в любую минуту. Будто бы знает, что затеял мой названый братец… и какой подлянки можно ждать от его собственного.

Это, конечно, была иллюзия: вряд ли Гриша знал больше моего. И все-таки от него веяло таким спокойствием, что я и сама смогла собрать остатки мужества и – промолчать.

Обстановка, меж тем, накалялась. Кики краснела от волнения, Георг бледнел от злобы, мой обнаглевший братец улыбался и хмыкал, не понимая, что шутит с огнем.

– Вы позволите удостовериться, что на тиаре клеймо моего деда? – выплевывая слова, поинтересовался фон Гирс.

– Разве в том есть нужда? – невинно осведомился Яша.

– Хорошо. Я готов выкупить у вас украшение. Называйте цену.

– Выкупить?! Господин фон Гирс, помилуйте, я здесь лишь по приглашению Екатерины Николаевны – но никак не для того, чтобы заключать сделки! – пылко и довольно натурально заверил Яша. Потом помолчал и негромко добавил: – кроме того, тиара бесценна. И она – собственность моей сестры. Лишь ее.

Три пары глаз, принадлежавших внукам знаменитого ювелира, живо уставились на меня.

А я на Яшу.

А Яша, будто уже забыл о разговоре, теперь ласково провожал взглядом какую-то местную красотку…

Не сомневаюсь, за господином бароном не заржавело бы и мне сделать то же самое денежное предложение – и плевать, что совсем еще недавно он со мной спал, а после вышвырнул на улицу из черт знает каких побуждений. Он уже и рот открыл, чтобы ко мне обратиться…

Вмешалась Кики.

– Георг! – звенящим от напряжения голосом перебила она. – Это мой прием, а не твоя фабрика – оставь свои торги за порогом! Видит Бог, я рада, что ты смирил свою гордость и приехал, чтобы встретить Новый год с семьей, но я не позволю тебе испортить настроение моим гостям!

Я не услышала, что ей ответил Георг: я пробормотала что-то и в несколько скорых шагов покинула теплую компанию. Обогнула елку и, как спасение, увидела впереди боковую дверь – немедленно побежала туда.

Я в самом деле мечтала сейчас, чтобы меня никто не нашел. Даже Гриша.

За дверью оказался узкий коридор и новая дверь – из-за которой (я даже не поверила сперва) – доносился знакомый с детства мотив и детские тонкие голоса, выводившие «В лесу родилась елочка…»7

Как завороженная, я подошла к двери и ее отворила.

Там и правда был детский праздник.

Дед Мороз – клянусь, настоящий Дед Мороз – с мешком, в синем кафтане, расшитом золотыми звездами, с белесой бородой и в меховой шапке хлопал в ладоши; аккуратно одетая важная дама наигрывала на рояле ту самую мелодию, а дети…

Среди тех детей была моя Надя.

Счастливая Надя, веселая, одетая в новое платье и с высокой, как у взрослой барышни, прической. Она старательно выводила слова песенки и, чему-то смеясь, переглядывалась со своими кузинами.

Кажется, вечность прошла, а она все не обращала на меня внимание.

Ей было весело.

Уже и песенка кончилась, и Дед Мороз раздал детям какие-то леденцы, и все начали разбиваться на стайки… Да, Наде было весело и без меня. А может быть, она обиделась.

Неизвестно еще, что сказал ей отец…

– Надя!.. – не вытерпев, сама окликнула я.

И еще одну вечность ждала, пока она услышит и обернется.

Обернулась.

Нет, все-таки обиделась. Надя узнала меня, но улыбаться не собиралась. Сказала что-то подружкам, а потом вежливо обратилась к дамочке – той самой, что играла на рояле, а теперь, аки Цербер, бросилась мне наперерез.